Когда разговариваешь с композитором Давидом Федоровичем Тухмановым — автором не только знаменитого «Дня победы», но огромного списка настоящих хитов Советского Союза — «Эти глаза напротив», «Последняя электричка», «Как прекрасен этот мир», «Любимая спи», «Из вагантов», «Соловьиная роща», «Чистые пруды», «Я еду к морю», диска на стихи классических поэтов «По волне моей памяти», — вопросов именно про «День победы» не избежать. Вот и я, когда брала это интервью несколько лет назад, начала с песни, которую любят и поют миллионы. Песни, ставшей символом Дня Победы.
Давид Федорович, как был написан ставший легендарным «День Победы»?
Давид Тухманов: «День Победы» был написан в рабочем режиме — было стихотворение Владимира Харитонова, был реальный повод: подготовка к празднованию тридцатилетия Победы.
Но в основе всего лежал лаконичный, суровый стих, в который в афористичной форме говорил о главном. И музыка должна была раскрыть всю драматургию стиха, то, что в словах существовало как мысль. От меня, как от композитора требовался порыв.
Эмоциональный импульс, создаваемый музыкой?
Давид Тухманов: Назовем это так. Помню, я достаточно быстро понял, что по форме это должен быть минорный марш — это очень характерно для русских маршей.
Как «Прощание славянки», которое будит в сердцах людей что-то необъяснимое… Душевный подъем, соединенный с каким-то щемящим чувством…
Давид Тухманов: Совершенно верно. Эта идея пришла ко мне сразу, а дальше, уже понимая в какой плоскости находится решение, я несколько дней все это прокручивал, пока не получилось то, что мы сейчас слышим. Вспоминаю, что отталкивался от образов, которые возникали у меня, когда я смотрел военную хронику: перроны, уходящие поезда, слезы, встречи, расставания — вот это было для меня эмоциональным толчком для создания музыки.
Дело было в марте, и мы совершенно сознательно хотели написать песню к дням празднования. И не мы одни, многие писали — в Союзе композиторов был даже объявлен конкурс. И как бы мы не спешили сделать запись так, чтобы успеть на прослушивание, все равно, когда принесли песню, то попали, как говорится, в последний вагон, и кому-то наша спешка не понравилась. Нас стали ругать, говорили, что так, наспех, музыку писать нельзя, и что вообще это не та музыка. И, в конце концов, положили фонограмму «на полку».
Песня не понравилась. Почему — не знаю. Всегда найдется человек, которому что-то не нравится. И весь ужас запретительно-разрешительного механизма в том, что, если такой человек принимает решение, если он оказывается «у кнопки», то именно его вкусовые предпочтения могут решить судьбу не только музыкального произведения, но и самого автора.
Когда в газете «Советская культура» ругали мою песню «Эти глаза напротив», то это я еще мог понять. Но когда в эфир не пускали «День Победы», это становилось слишком абсурдным, а сделать было ничего нельзя.
Но ведь у вас, тогда в 75-м, было уже и имя, и, наверное, связи на радио, телевидении. Неужели не оказалось никаких рычагов?
Давид Тухманов: Понимаете, все имеет свою цену. Или я занимаюсь творчеством, или я хожу и занимаюсь рычагами. Есть люди, они были всегда, которые имеют очень маленький творческий потенциал, но очень большие организационные возможности, и часто они при этом добиваются хороших результатов. Но это не мое. Да, песня сначала не имела эфиров. Ведь тогда существовала такая система: прежде чем песню узнают, она должна была появиться в эфире, и не один раз. И если на радио или телевидение после этого приходили письма слушателей с просьбой ее повторить, то всем становилось ясно, что песня нашла поддержку. Но в начале всего был эфир, а он-то для «Дня победы» и был закрыт.
В то время было достаточно чьего-то мнения, подчас случайно оброненного слова, и песня ложилась на полку! Что? Почему? Никто не знает: «есть мнение…» Причем самое неприятное в таких случаях — это неопределенность: куда-то идти и что-то доказывать бесполезно — разговаривать не с кем.
Это продолжалось до тех пор, пока на концерте, посвященном Дню милиции, который смотрела вся страна, Лев Лещенко не спел «День Победы», и песню пробисировали, а это был прямой эфир — и все, аппаратные запреты рухнули.
Лев Валерианович Лещенко рассказывал, что, когда он впервые исполнил «День Победы», в зале вдруг воцарилась тишина. Она сначала даже испугала его: артисты всегда после выступления ждут аплодисментов. А потом он понял — люди плакали. А ведь в зале находились те, кто еще сам помнил и войну, и День Победы.
Давид Тухманов: Да, прошло совсем немного времени, и песня стала жить своей, независимой от меня жизнью.
Что вы чувствовали в тот момент, сидя у телевизора?
Давид Тухманов: Ощущение было такое, что вода прорывает плотину. Хотя, конечно, я и предположить не мог, что песня будет иметь столь долгую жизнь и такой успех. Считал, что она одного порядка с другой моей песней — «Я люблю тебя, Россия».
А какие у вас ощущения сегодня?
Давид Тухманов: Понимаете, когда я был помоложе и только начинал писать песни, то если они становились популярны, это было безусловно радостно: приятно и даже удивительно, когда люди распевают мелодии, которые придумал ты. Это был азарт молодого человека, делающего карьеру, добивающегося успеха. А сегодня меня в большей степени интересуют моя жизнь, мое творчество, а оно никак напрямую не связано ни с успехом, ни с рынком шоу-бизнеса. Поэтому по отношению ко «Дню победы» у меня есть какая-то отстраненность: много-много лет назад я написал песню, которая вошла в историю и теперь существует отдельно от меня.
Давид Федорович, а есть рецепт написания такого всенародного хита? Песни, которая попадает в сердца миллионов? Это можно просчитать? Или это результат озарения?
Давид Тухманов: Сейчас мы говорим об очень серьезных вещах, о которых трудно рассказать в двух-трех фразах. Хорошо, раз вы настаиваете, попробую… Душа музыки — это мелодия, именно то, что люди поют или слышат внутри себя. Настоящая, душевная мелодия, даже родившаяся давным-давно, придя к нам из прошлого, остается с нами уже навсегда. Сочинение простой, но хорошей и запоминающейся мелодии — процесс неуправляемый. Ее нельзя вычислить, ее нельзя собрать по ноткам.
Формально это можно сделать, потом в то, что получилось можно вложить деньги и «раскрутить» — сейчас все знают, как этого добиться, это станет популярным, узнаваемым, но все равно такая мелодия будет только похожа на музыку. Она не будет живой.
Думаю, что сочинение музыки процесс мистический, и нам только кажется, что мы придумываем или сочиняем что-то, а на самом деле мы только находим музыку там, где это уже существует.
Хорошо, мелодия где-то уже существует, но как тогда ее найти, услышать? Как она рождается в голове у композитора?
Давид Тухманов: Моего желания для этого точно недостаточно. И для меня совершенно неуловим момент, когда мне в голову приходит то, что нужно. Сам я не могу управлять этим процессом. Максимум, что могу сделать, — включить свой опыт и профессиональные навыки. Грань между ремеслом и озарением свыше абсолютно неясна. И часто, как раз когда используешь абсолютно ремесленные навыки, именно в этот момент действует какая-то сила, что-то сверх ремесла. И понимаешь — все, нашел. Всегда есть ощущение находки, того, что уже где-то существовало до меня и помимо меня.
А как тут с компьютерной музыкой, той, что синтезируется компьютерными программами? Ими можно просчитать мелодию, и сделать ее аранжировку?
Давид Тухманов: Это полная ерунда. Компьютер очень удобен для нотной записи, для правки, перестановки, проверки ошибок. Я использую компьютер как оркестр. Что касается мелодии, то это искусственно не синтезируется и не просчитывается. И я всегда повторяю — единственное, что нельзя просчитать — это новую мелодию, то, что ложится на ухо и вам, и ребенку, и старику. Скорее всего, это то, что уже существует свыше и нам не принадлежит. Этот процесс неуправляем, его нельзя запланировать, и именно поэтому мелодия так долго живет. То же самое, наверное, можно сказать и о поэзии. И это объясняет, кстати, почему величайшие поэты были часто людьми очень молодыми. Я думаю, что для того, чтобы создать настоящее музыкальное или поэтическое произведение, ни опыта, ни ума, ни образованности недостаточно. Для того, чтобы это сделать, нужен талант, а это нечто необъяснимое.
Давид Федорович, скажите, а у вас никогда, не возникало ощущения, что вот я — гений, который написал то, что переживет ни одно поколение?
Давид Тухманов: Ну, знаете, если подобная мысль и может возникнуть, если и допустить, что я гений и наделен каким-то даром, то тогда логично подумать, что этот дар, как и сама музыка, мне тоже не принадлежит…
