Михаил Пиотровский (генеральный директор Эрмитажа)Эрмитаж ровно 100 лет хранил надгробие и раку Александра Невского. Четыре раза спасая ее от гибели. Первый раз от переплавки в пользу голодающих ( в 1922), второй раз от переплавки в пользу индустриализации, когда Эрмитажу ради спасения надгробия пришлось частично пожертвовать своими коллекциями ( в 1929), третий раз во время войны, эвакуировав его из блокадного Ленинграда ( в 1941- 1945), а четвертый сейчас, начав громадную лазерную реставрацию надгробия, которая идет по сей день.
И вот через 100 лет мы передаем ответственность за этот наш великий экспонат Церкви… Спасали, а теперь передаем — почему?
Потому что в сегодняшней геополитической ситуации сакральное, символическое значение раки и гробницы Александра Невского, как святого защитника и покровителя русского воинства и русской дипломатии, гораздо важнее, чем их художественное значение.
Этот памятник всегда считался у нас наполовину светским, наполовину сакральным, но сегодня ситуация меняется, и сакральное выходит на первый план. Мы в Эрмитаже всегда защищали его как памятник русского искусства, но сегодня важнее символическое значение надгробия.
Об этом просил патриарх, обращаясь к президенту, и мы в ответ согласились передать надгробие церкви. Было подписано соответствующее письмо и составлен образцовый договор. Его подписали я и митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Варсонофий, а потом утвердили и согласовали патриарх Московский и всея Руси Кирилл и министр культуры Ольга Любимова.
Приказ о передаче издан 12 мая и подписан первым заместителем министра культуры Сергеем Обрывалиным.
Другой важный аспект этой истории — этой передачей мы демонстрируем образец музейной дипломатии, в очередной раз предлагая всему миру решение важнейшей мировой проблемы — реституции музейных ценностей. Сегодня у всех музеев требуют что-то отдать. Недавно была большая статья в «Нью-Йорк таймс» с рассказом о том, что в Метрополитен регулярно арестовывают и вывозят музейные вещи, исходя из того, что они когда-то были незаконно привезены. В мире строят новую музейную систему, и мы возвращением гробницы вносим свой вклад в разрешение общемировой не просто дискуссии, но очень большой проблемы существования современных музеев. По существу наше возвращение церкви надгробия Александра Невского, это то же самое, что передать в Грецию из Британского музея Парфенонский фриз По уровню, по масштабу сделанного — да.
Очень важно, что у нас в Эрмитаже есть опыт индивидуального подхода к таким реституционным требованиям. Мы, как известно, не отдали картины из Мальмезона. Но отдали Пергамский алтарь. Отдали ритуальный котел из мавзолея Ахмада Ясеви. Сделали копию кубка святой Ядвиги и передали в белорусский Новогрудок. Сделали копию Скеврского складня и передали Армянской церкви. Германии передали витражи Мариенкирхе Германии, но немецкие картины остаются у нас. А древности из германских музеев, так называемые перемещенные ценности — мы изучаем вместе. То есть у нас есть три прекрасных варианта действия — передача, копирование и совместное изучение остающихся в наших музеях вещей.
Хочу подчеркнуть, что для памятника культуры важно не столько место его размещения, сколько сохранение предмета в сфере музейного поля…
Но при этом надо понимать, что всякое нахождение шедевра в общественном пространстве это риск. В музее этот риск меньше, чем в церкви.
Однако сегодня открытая борьба и настаивание музея на том, чтобы надгробие осталось в нерискованном музейном пространстве, опасно для, условно говоря, социального мира. Сейчас противостоять, не соглашаться, говорить твердое «нет», это все равно, что призывать людей к некому социальному неповиновению, на улицы и т.п. В теперешней ситуации это несет другие, не музейные, но не менее опасные риски.
Так что надгробие будет стоять в Александро-Невской лавре. Троицкий собор пока реставрируются. Гробница тоже находится на реставрации — саркофаг у нас готов, трофеи тоже, а громадную пирамиду надо делать еще несколько лет.
