Госдума взялась за заимствования в русском языке, а точнее за случаи, когда на уличных вывесках и билбордах ими «пересолено». И если закон, который слушается парламентариями в первом чтении, будет принят, мы больше не увидим на российских улицах таких предложений, как «faceology» или «sale», а среди названий новых ЖК, скажем, «Victory Park Residences» или «Famous». Кстати, это примеры из материала «РГ» конца 2022 года, когда репортеры газеты прогулялись по улице Большая Дмитровка и обнаружили, что в центре старой Москвы три четверти вывесок на чужих языках. Так что считаем, что и мы внесли свою лепту в борьбе за чистоту родного языка.
Однако как соблюсти меру в этом традиционном для нас споре об иностранных словах? Как регулировать городскую языковую среду? Об этом разговор с профессором РГГУ и НИУ ВШЭ, доктором филологических наук Максимом Кронгаузом.
Максим Анисимович, вам жалко слов, которые почти уже стали родными: шоп, сейл, суши…
Максим Кронгауз: Не вижу ни большой потери, ни больших страданий по поводу того, что исчезнет «sale» или «shop». В их присутствии для меня очевидно подражание большому глобальному миру, хотя многие иностранные слова стали для русского уха уже своими, они не напрягают. Смущает цикличное возвращение к борьбе с заимствованиями, которое вызвано, как мне кажется, нелингвистическими проблемами. Мы сейчас спокойно воспринимаем иностранные слова, и ничего плохого в том, что мы расширили наш языковой запас, я не вижу.
На улице, где заседает Совет Федерации, много раз поднимали вопрос о чистоте русского языка и о грамотности наших чиновников, три четверти вывесок на иностранных языках. Разве это нормально?
Максим Кронгауз: Так ведь, наверное, там много фирменных магазинов?
Много. Но, как следует из законопроекта, к фирменным названиям у наших депутатов претензий нет. «Christian Dior» останется на месте. Речь идет о бесконечных «плазах», «гастробистро», «бизнес-центрах»…
Максим Кронгауз: Думаю, что какая-то умеренная латиница может присутствовать на наших улицах. Однако во всем важна мера. Перебор, конечно, раздражает. С моей точки зрения, разумно было бы соблюдать давнишнее постановление предыдущего московского градоначальника: если есть вывеска на латинице, обязательно нужно ее дублировать кириллицей не меньшим шрифтом. В таком «охранительстве» не вижу ничего плохого. Русские вывески — хорошо. Однако латиница, убежден, это не завоевание нашего идеологического пространства, а торговый прием.
Смогут ли предприниматели, на чьих заведениях придется менять вывески, быстро адаптироваться, чтобы не получить штраф на следующий день после принятия закона? Может быть, стоит и помочь малому бизнесу?
Максим Кронгауз: Конечно, бизнесу нужно дать время. А если все делать по уму, такие решения не должны быть спущены сверху, нужно опросить людей… Если латиница — это маркетинговый ход, то значит, иностранщина у нас кого-то манит. Несомненно, от нашей борьбы за чистоту русского языка пострадают владельцы маленьких кафе и магазинчиков. Но удар по ним, не думаю, что будет уж очень страшный.
Иногда люди, не владеющие, скажем, английским, а у нас таких много, жалуются, что не могут понять, чем торгует магазин, если на витрине все на иностранном. Согласитесь, неуютно от этого, как будто ты не дома…
Максим Кронгауз: Действительно, нервирует, когда ты сталкиваешься с огромным количеством незнакомых слов. Приходишь в ресторан, а там в меню — чужие названия, которые никак не объясняются. Не только неприятно, но и неудобно. Такие ситуации должны беспокоить прежде всего бизнес, поскольку это факт недружелюбия к своим. Дружелюбным следует быть не только к туристам. Нужно объяснить, хотя бы в скобках, какое блюдо скрывается за иностранным словом. А вот переводить названия, которые являются «фишками», брендами национальных кухонь, не всегда разумно, поскольку теряется специфика. Мы же не переводим, скажем, слова «суши» или «сашими». Здесь название — это прием погружения в экзотику. Постепенно мы к этому слову привыкаем.
Да, никому не приходит в голову переводить, например, слово «харакири»…
Максим Кронгауз: Когда речь идет об иностранном слове, которое, мы рассчитываем, станет модным и войдет в обиход, нужно не лениться и пояснять его значение.
Депутаты подчеркивают, что будет определен список словарей, куда можно заглянуть и понять, укоренилось слово в русском языке или пока еще оно иностранное?
Максим Кронгауз: Боюсь, что это приведет к проблемам, которые возникли в 2009 году, когда были выделены четыре словаря для русского как государственного. И возник скандал с «кофе» среднего рода. Найти качественные словари, конечно, можно. Но дело в том, что любые словари, особенно те, которые выходят на бумаге, устаревают. Часто бывает так, что слово уже вошло в язык, функционирует в нем, а словари его еще не отметили. Просто лингвисты запаздывают с описанием. Слово может пять лет быть в русском языке, но не в словаре. Поэтому подходить таким образом, что, пока слова не вошли в словарь, они как бы незаконны, нельзя. Так мы искусственно будем замедлять развитие русского лексикона.
Цикличность наших дискуссий о чистоте русского языка хорошо известна. Еще Пушкин писал: «Шишков прости, не знаю, как перевести». Но почему они возникают? Знаменитый Лев Успенский считал, что борьба старого и нового — это извечная игра, которая идет «вничью» и не позволяет русскому языку стать мертвым или раствориться в других языках.
Максим Кронгауз: Многое, конечно, зависит и от политики, и от экономики. Но бывают ситуации, когда нас буквально захлестывают потоки заимствований. И тогда возникает, так скажем, народный протест. Я бы связал последний мощный всплеск с 90-ми годами, когда хотелось ограничить заимствований и латиницу. Эти неграмотные вывески или надписи на одежде! Они вызывали смех, но были модными. Сегодня такой моды нет. Впрочем, может быть, кто-то почувствовал, что опять перебор и нужен некий патриотический жест.
