«Оплошал я, такого офицера упустил!» — воскликнул в 1949-м майор в военкомате, узнав о зачислении 18-летнего Олега Стриженова в Щукинское училище. Упустил, однако, не только он. Потом флигель-адъютанта Вронского упустит режиссер «Анны Карениной» Александр Зархи, князя Болконского — Сергей Бондарчук, а до этого Григорий Козинцев — Гамлета… И еще многие режиссеры. Сыграв в фильме «Сорок первый» голубоглазого белогвардейского поручика Говоруху-Отрока, а до этого Артура в «Оводе», Стриженова начали засыпать предложениями играть персонажей с «голубой кровью». Не желая играть одинаковые роли «золотых эполет», он успевал отказываться от таковых.
Впрочем, в образах офицеров и дворян он все же выступал. Князь Волконский в «Звезде пленительного счастья», летчик Егоров в «Неподсуден», полковник милиции Данилов в «Приступить к ликвидации» — все герои «штучные», с «прямой осанкой», аристократы если не по званию, так по духу.
«Да, а еще терпеть не мог кастингов — к чему пустая трата времени, если режиссер видит в этой роли только его?» — пенсионерка Светлана Сергеевна приехала из Тулы на один день, только чтобы проститься с артистом, любимым с фильма «Три сестры» 1964 года. Она практически наизусть помнит стриженовскую книгу «Исповедь».
Без фальши, без мелочей: все должно быть по гамбургскому счету, был уверен народный артист России, который ради роли в «Мексиканце» — картине 1955 года о мексиканских революционерах — занимался у тренера сборной СССР по боксу вместе с лучшими боксерами страны. И внимавший консультанту «Звезды пленительного счастья» графу Оболенскому, объяснявшему сыну выпускника Николаевской кавалерийской школы, и воспитанницы Смольного института, что для того, чтобы поздороваться за руку, офицеру было достаточно снимать перчатку только с большого пальца.
На сцене можно только играть, но нельзя лежать, был уверен Олег Стриженов, отказавшись от гражданской панихиды в Доме кино. Панихида церковная была отслужена в храме Святителя Николая на Трех горах, куда ходит семья Стриженовых.
«Ушел по-христиански, исповедавшись и причастившись, после долгой болезни, о которой мы не сообщали, поскольку это личная история», — говорит журналистам, собравшимся в небольшом дворе храма, сын актера Александр Стриженов.
«Это была независимая личность, независимый талант, близкий, дорогой многим человек, — говорил в прощальном слове после панихиды протоиерей Владимир Волгин (в свое время закончивший режиссерские курсы при Центральном телевидении). — Чтобы как-то залечить травму потери мы должны помнить слова Державина — «почто ж терзаться и скорбеть, что смертный друг твой жил не вечно?» Помним о том, что «жизнь есть небес мгновенный дар; Устрой ее себе к покою. И с чистою твоей душою Благословляй судеб удар».
Стриженов пережил не только своих партнеров по сцене и экрану, но и почти всех своих зрителей. Судьба подарила ему почти целый век физической жизни. Олег Александрович, оставив театр и кино, вернулся к живописи, имея за плечами один курс Художественно-бутафорского факультета школы-студии МХАТ. В сети можно найти портреты жены, «Есенина в Англетере», острые и очень похожие шаржи на коллег-актеров. Впрочем, сам он признавался в том, что ему, как «человеку подвижному, трудно долго корпеть над одной картиной, как то делают профессиональные художники. И, наверное, в характере что-то есть особенное. Артистизм, что ли?».
Стриженов и на прощании выглядел как истинный артист — черный костюм, бабочка, белоснежная шевелюра…
«Недавно, уезжая на фестиваль в Оренбург, где должны были показывать «Капитанскую дочку» с папой в роли Гринева, я спросил его — что передать зрителям? — рассказывал Александр Стриженов. — Папа, после большой паузы, говорит — передай им огромную благодарность за их любовь. Я всю жизнь купался в зрительской любви, и дороже этого, наверное, ничего нет. Для этого мы, собственно говоря, работаем и приходим в эту профессию. И когда эта любовь возникает, хочется жить и творить.
Олег Стриженов был похоронен на Троекуровском кладбище.
