Содержание:
Она критически относится к своему таланту и своей внешности. Подшучивает над собственным характером. Посмеивается над забавными репликами в свой адрес. Даже знаменитый завораживающий голос Талызиной сама хозяйка воспринимает как инструмент, который приходится беречь. О жизни она рассказывает очень просто, ничего, что могло бы стать фальшивой нотой в ее повествовании. Истинно народная артистка — настоящая и любимая.
Пушкин на русской печке
Я себя помню рано, помню, как меня укусила собака. Мне было года два — два с половиной, и с тех пор боюсь собак. А они чувствуют, что боюсь.
Я была послушным ребенком, но некоторая хитрость у меня была. Помню, как мама одевала меня в детский сад, она меня одела, мы выскочили на крыльцо и я ей говорю: «Мам, ты что на меня трусы не надела?» «Боже!..» — вскрикнула мама, и мы вернулись одевать трусы.
Когда я пошла в первый класс, мама меня зимой на санках возила в школу. А лет в восемь я прочитала «Евгения Онегина» и плакала над судьбой Татьяны, что он на ней не женился. Говорю тебе это честно и откровенно. А в классе третьем учительница брала меня к себе домой, садила на русскую печку и я читала ее семье сказку про попа и его работника Балду.
Между нами говоря: в школу я пошла в 1942 году, война была, тяжелое время. Мы жили в Сибири, мама держала корову, и мы не голодали. Когда немного стала соображать, полюбила радио, я его могла слушать часами. А когда стали привозить американское кино, такое как «Серенада солнечной долины», это для меня стало настоящим окном в мир, я могла кино смотреть бесконечно в нашем сельском клубе. Киномеханик, дядя Леша Печенкин, привозил кино, я смотрела все картины, которые он привозил. Фильмы уносили меня в другую, неведомую мне жизнь, во все глаза смотрела, как играют артисты. Когда я приехала учиться в ГИТИС, я артистов знала лучше, чем московские студенты.
Сталинская стипендиатка
…Москва меня особо по голове не ударила. Я быстро освоилась в метро. В Москве жила моя троюродная сестра, когда я приехала и сказала ей, что хочу быть артисткой, она мне сказала: «Валя, не по плечу ты это затеяла…»
Запомнила, как я первый раз вошла в Собиновский переулок, увидела дом и говорю себе: «Это ГИТИС, если угадала, то поступлю…». Я не угадала. В тот год уже основной набор был завершен, но на мое счастье был дополнительный набор. Это было провидение… Я же приехала от фонаря, я же ничего не знала, ни с кем не созванивалась. Мое поступление, конечно, провидение. Я приехала в Москву без школьного аттестата, у меня был паспорт и справка о том, что я студентка 3-го курса Омского сельскохозяйственного института. Все! Николай Васильевич Петров, который когда-то был Николя Петер и танцевал в Петербурге, в кафе-шантанах. Он был народный артист России. Варвара Алексеевна Вронская, бывшая актриса МХАТа, красавица была. Немирович-Данченко предложил ей стать близким человеком, она отказалась и больше в театре ролей не получала. Это мои педагоги, моя вечная им благодарность. Училась я на пятерки, была Сталинской стипендиаткой.
«Я Раневской не понравилась…»
Театр мне сразу понравился, я училась у всех. У знаменитых и не у знаменитых. В гримерке, в массовке, на сцене, в кулисах — везде училась. Я переиграла всех комсомолок. Когда я пришла в театр, то было сказано: «Пришла девочка, некрасивая, непородистая, обыкновенная социальная героиня. Правда, с красивым голосом и очень профессиональная». Это сказала режиссер Инна Александровна Данкман.
Меня как-то быстро приняли и полюбили в театре. Один пример: я опаздывала на репетиции, жила в общежитии на Каретном Ряду, до театра минут за десять можно было добежать. Как-то все не могла рассчитать время и привирала, то одна причина, то другая. Однажды ко мне подошел Борис Владимирович Иванов, бывший артист одесской оперы, фронтовик. Он сказал: «Вы позволяете себе такое, как будто вы гениальная артистка, а вы не гениальная, вы обыкновенная артистка и опаздывать вы не должны».
Он меня как отрубил, с той поры и по сей день я перестала опаздывать. Я и сегодня на все репетиции прихожу раньше всех.
Главные роли мне не давали играть шесть лет, только потом Ирина Анисимова-Вульф дала мне роль красавицы Зинаиды в спектакле «Дядюшкин сон». Фаина Раневская пришла в театр, и для нее взяли главную роль Марии Александровны Москалевой. Я играла ее дочку.
Я сначала Фаине Георгиевне не понравилась, она говорила про меня: «Какая же некрасивая…» Партнерша она была великолепная, потом, в процессе работы, она меня полюбила. Я деревенела перед ней, я понимала, что я никакая не красавица. Но когда на меня надели корсет, надели розовое, все в кружевах и оборках платье. Открыли плечи, сделали мне ресницы, носик подтянули, парик темно-каштановый… Когда я подошла к зеркалу и увидела себя, подумала: кто это? А в следующую секунду подумала: так это же я. И кого я, между прочим, боюсь?.. Пошла на сцену и как дала монолог: «Князь, князь, простите меня!..» А Раневская говорит режиссеру: «Ирина, это же мелодрама…» А Ирина Сергеевна понимала, что меня прорвало, она отвечала: «Ничего, Фаина Георгиевна, ничего…» А меня уже было не остановить, я давала весь темперамент и кричала до самого балкона. И с тех пор я стала для нее хорошей артисткой. Как-то Раневская сказала такую фразу: «Талызина лучше меня, она умеет играть героинь и характерные роли».
Моя Раневская? Слабая, одинокая, старая женщина. Очень остроумная! Вера Марецкая была потрясающая актриса, Николай Мордвинов был гениальный актер, Ростислав Плятт — великолепный был артист. И даже Любовь Петровна Орлова — хорошо играла свои роли. Валентина Серова была великолепная актриса.
Марецкая была настоящей хозяйкой Театра Моссовета, она же пришла еще в студию Завадского, девчонкой пришла, и смотрела на него широко раскрытыми глазами. У них случился роман, она вышла за него замуж, родила сына, а он потом ее бросил. У него было пять или шесть официальных жен. Она все ему простила, отношения у них были замечательные. Как с художником, другом и учителем.
А когда Вера Петровна снялась в картине «Член правительства», то после этого Марецкая открывала все двери и стала народной героиней. Она для меня стала наставницей. Когда я к ней приходила жаловаться, Вера Петровна очень резко и точно со мной разговаривала, учила меня…
Она не очень любила Любовь Петровну Орлову, потому что та была абсолютная звезда и народ на нее валом валил. Любовь Петровна была актриса музыкального театра, но как драматическая была ничего.
А Завадский чуйку имел колоссальную — собрал всех звезд. Орлову, Раневскую, Серову, у нас в театре был полный звездный комплект, на который шла публика.
«Виктюк меня отшлифовал»
Между нами говоря, на меня как на артистку самое большое влияние оказал Роман Виктюк.
Виктюк меня доделал как актрису, отшлифовал. Понимаешь, мы с ним встретились в 1954 году. 70 лет назад…
Я тогда училась на первом курсе института, а он на втором. Роман любил говорить, а я его слушала как птицу Сириус, не дыша… Он таскал меня по все театрам и концертам. Консерватория, балет, Большой театр, мы с ним везде «зайцами» проходили.
Я только со временем поняла, что я его любила. Любила его не как мужчину, а как данность. Он однажды журналисту Андрею Малахову на его вопрос «Кто для вас Талызина?» ответил так: «Талызина — это вся моя жизнь». Мы любили друг друга, любили. Как духовную субстанцию, без всякого секса. Было время, я на него обижалась, он всем ставил главные роли, мне нет.
Однажды я ему сказала: «Рома, обязательно поезжай в этот санаторий. Там очень хорошо, тебе станет легче жить после лечения, там минеральная вода гениальная…»
Перед тем как ему все разрекламировать, я там отдыхала и всем докторам санатория наказала: как приедет Виктюк, вы у него спросите, почему он артистке Талызиной не дает главных ролей? Не успел он туда приехать, как его стали расспрашивать про артистку Талызину. Он кричал на меня — сумасшедшая!.. Но я тебе скажу, я так рада, что была на его последнем спектакле «Мелкий бес» по пьесе Федора Сологуба. Эту пьесу я не читала, хотя прочла большую часть русской драматургии. Я ничего не поняла в этом спектакле, но Виктюку сказала: «Ты гений». Мы поцеловались, и я ушла. Это была наша с ним последняя встреча. Если бы сегодня можно было позвонить в прошлое, я бы позвонила Виктюку. Сказала бы ему: «Рома, я была с тобой счастлива…»
За свои 66 лет в театре я настолько понимаю его, что больших удивлений уже нет. Понимаю, где что работает: актер, режиссер, костюмы, нутро. Все понимаю. Сегодня часто говорят со сцены органично, но не глубоко.
Не раз слышала: в театре много зависти. Но это не всегда зависть.
Человек, который с тобой работает в театре, думает порой: почему ей хлопают, а мне нет? Я же не хуже… Но в общем, конечно, зависть есть. Я всегда обалдевала, когда видела, что артистка делает то, чего не могу я.
Была такая актриса в Малом театре — Констанция Роек, как она играла! Боже! Убивала, в хорошем смысле этого слова, своей игрой. Гена Бортников потрясающе играл, Рита Терехова — великолепно играла. В нашем театре была очень большая культура, даже артист «маленький», который играл небольшие роли, играл очень хорошо.
Сохранилась эта культура и сегодня, это я говорю про артистов, у которых есть талант. Талант — это когда работаешь душой, а не механически.
Встреча на Полтавщине
Мой голос… Даю тебе честное слово! Совсем недавно думала, да что же они прицепились к моему голосу? По лицу не узнают, а узнают по голосу. Я однажды говорила по телефону на вокзале, стояла спиной ко всем. Сзади идет какая-то баба и говорит: «Слышу голос Талызиной!» Я обалдела.
Когда мы снимались в «Иронии судьбы» и Гошка Бурков однажды послал меня за водкой в Елисеевский магазин, я подошла там к высокой витрине и сказала: «Продайте мне, пожалуйста, две бутылки водки». Из-за высокого прилавка баба сказала: «Слышу Талызину…» Честное слово, так и было.
Теперь я тебе скажу одну вещь. Года три назад я села и посмотрела «Иронию судьбы» от начала и до конца. Думаю, ну надо же наконец-то понять, в чем феномен этой картины? Увлеклась, посмотрела весь фильм. Бурков, Андрей Мягков, замечательная актриса Добржанская, прекрасная Люба Соколова. И героиня в общем красивая и симпатичная, очень точно говорит… Героиня говорит: «Вы считаете меня легкомысленной?» Добржанская отвечает: «Поживем — увидим…» И вдруг я понимаю, что хочу, чтобы Барбара Брыльска говорила дальше… Скромно это или не скромно, но было так. А потом думаю: Валя, так это же твой голос…
Я, конечно, к своему голосу всегда относилась очень бережно. Помню, как-то наелась мороженого и сразу подхватила ангину. Я поняла, что мороженое не моя история, и перестала его есть. Я никогда не курила — голос берегла… Голос — это твой аппарат, который надо беречь! Немирович-Данченко говорил: «Что главное у артиста? На семьдесят пять процентов голос, на десять процентов внешность, а потом уже все остальное…» Чувствуешь?..
Когда мне исполнилось семьдесят лет, тогда еще Украина была еще в нормальном состоянии. Киевский телеканал «Интер» решил сделать обо мне программу.
Мои прадеды, дед и бабушка в 1906 году уехали из Полтавской губернии в Сибирь по переселенческой реформе. На Полтавщине они жили в деревне Бугаевка, мы туда приехали с журналистами. Господи, меня встречала вся деревня хороводом, они пели, говорили пронзительные слова, от которых я стала рыдать. Такой наив, такая чистота…
Хотя плачу крайне редко. В Бугаевке, в клубе я говорила о своей родне, вспоминала. Потом был обед, после него ко мне подошла женщина и говорит: «А вы знаете, мне тетка говорила, что семья Дуля была очень работящая, играли на всех инструментах и очень хорошо пели…» Мамина девичья фамилия — Дуля… В ту самую минуту я все поняла про свой голос.
Про Родину и возраст
Знаешь, сейчас, к старости лет, я так счастлива, что живу в России. Тихо и скромно живу.
Ухать из России? Боже упаси! Никогда таких мыслей в голове не было. Мне однажды один человек, с которым у меня не было никаких отношений, но мы симпатизировали друг другу, сказал: «Я уезжаю за границу и приглашаю вас с собой жить». «Зачем я вам там нужна?» — спросила я. «Хочу увезти кусок России…» — ответил он. «Леня, я куском России не поеду…» — вырвалось у меня.
Потом мне в Париже один наш эмигрант говорил: «Валя, надо оттуда уезжать…» Оттуда, это он имел в виду Россию.
«Что я буду здесь делать?» — спрашиваю я. «Ну, сначала мыть полы…» — говорит он мне.
Нет, мой дорогой, французы не дождутся, чтобы я им мыла полы. Лучше я здесь буду артисткой.
Мне в январе будет 90 лет, я никогда не ощущала, что мне столько. И болезни есть, я с ними борюсь.
Годы дают мудрость, спокойствие и проницательный взгляд. Мама у меня, будучи в возрасте, сразу понимала, кто пришел к нам в дом. И никогда не ошибалась. Сегодня я стала походить на маму.
Блиц
Ваша первая тройка великих актеров?
Валентина Талызина: Николай Мордвинов, Ростислав Плятт, Вера Марецкая.
Вы счастливая?
Валентина Талызина: Во всяком случае, себя несчастливой назвать не могу.
Чего вам хочется от жизни?
Валентина Талызина: Хочу дожить до правнука.
