4 и 5 апреля в Московском Международном доме музыки будет звучать музыка двух русских композиторов-авангардистов — Алексея Животова и Владимира Дешевова. О чем без малого сто лет молчала их музыка, рассказывает художественный руководитель и главный дирижер Симфонического оркестра радио «Орфей» Сергей Кондрашев.
Сергей, Симфонический оркестр радио "Орфей" только что закончил на "Мосфильме" запись произведений Алексея Животова и Владимира Дешевова. Что это за музыка?
Сергей Кондрашев: Алексей Животов — безусловно, человек своей эпохи, человек, пытавшийся в эпоху великого перелома идти в ногу со временем. Отсюда в его музыке эта маршеобразная поступь, торжественные фанфары. Можно даже сказать, что марш и фанфары и стали чертой композиторского стиля Животова. Когда слушаешь его музыку, особенно "Героический марш" и "Праздничную увертюру", на твоих глазах строится та самая новая Москва, возникает тот самый сталинский ампир, те самые высотные здания. Слушая финал "Праздничной увертюры", я словно стою на смотровой площадке Ленинских гор (сейчас это Воробьевы горы, но во времена Животова это именно Ленинские горы) и любуюсь только что возведенным зданием МГУ.
При этом меня как музыканта, уже записавшего это произведение, не покидает чувство, что в этой музыке есть не только пафос, энтузиазм, восхищение и восхваление подвига советского человека, построившего новую страну, но и понимание того, какой ценой и жертвами далось это строительство. Строительство Беломорканала, канала имени Москвы, Магнитки. И постоянно возникает желание переименовать "Праздничную увертюру" в "Непраздничную". Мне кажется, что пытаясь идти в ногу со временем, Животов остро и болезненно ощущал двойственность окружающего мира, что невольно отразилось в его музыке.
Но он же старался шагать в ногу со временем…
Сергей Кондрашев: Он пытался, но, мне кажется, что у него не получилось. Где-то в жизни произошел тот самый перелом, после которого он оказался не у дел. Собственно, об этом и идет речь в спектакле "Жизнь подо льдом", который ставит режиссер Дмитрий Сердюк. Возникает ощущение, что Животов жил в каком-то ледяном кубе и пытался сквозь него смотреть на мир. Но, как и Дешевов, он жил в мире, в который на самом деле не верил. Пытался поверить, но все равно это были сплошные душевные метания. Меня не покидает это чувство всякий раз, когда я слышу его музыку.
При этом в рамках проекта мы записали две сюиты Алексея Животова — "Танцевальную" и "Театральную". Обе явно были написаны на заказ, для драматического театра. И это совершенно другая, светлая музыка, без двойственности. Большим талантом должен был обладать человек, который способен так писать музыку по заказу, чтобы донести до слушателя и биение своего творческого сердца.
А каким был Владимир Дешевов?
Сергей Кондрашев: Владимир Дешевов — полная противоположность Алексею Животову. Его судьбе посвящен спектакль Глеба Черепанова "Игры теней". Дешевов и не пытался идти в ногу со временем, он не смог. С самого начала было понятно, что этот композитор живет в своем собственном мире и будет продолжать жить в своем собственном мире. Его называли "хрупкий эльф", но мне все время хочется назвать его "Хрустальный эльф". В каком-то своем коконе находится человек, и без него он не может существовать, потому что окружающая реальность моментально окажет на него разрушающее воздействие. Что, собственно, с ним после войны и произошло, когда он окончательно замкнулся в себе, перестав даже выходить из своей квартиры. Оба наших героя пережили блокаду Ленинграда. И именно блокада, я думаю, окончательно разрушила их. Дешевова война просто уничтожила как личность. Животов оказался сильнее, был, видимо, человек со стержнем. И какое-то время продолжал бороться.
Кто из них вам ближе? Музыкально и по-человечески?
Сергей Кондрашев: Я уже полюбил их обоих. С Животовым было проще, потому что он несколько более прямолинеен, он легче "считывается". Дешевов весь в полутонах, он не раскрывался сразу. У оркестра на репетициях долго не получалось то, что я хотел бы услышать. У сотрудников библиотеки не сразу вышло с набором нот. Рукописи Дешевова, видимо, сопротивлялись. Чтобы понять этого автора, нам всем пришлось проделать довольно большую работу. И когда мы смогли это, наконец, сделать, оказалось, что Дешевов — невероятно тонкий композитор, с музыкальными и образовательными корнями из XIX века. Он пытается жить в мире света и гармонии. В его музыке отражается вся его дореволюционная жизнь. Царскосельский лицей, весь круг его общения, представлявший собой тогда общество самой рафинированной интеллигенции.
Мне очень нравится утонченность Дешевова. Он как сосуд, наполненный какой-то чистой энергией, светящийся в той тьме, которая его окружала, особенно в военный и послевоенный период. Он заслуживал совершенно другой судьбы. Как и Сергей Прокофьев, Дешевов был очень европейским композитором. И если бы он оказался до революции в компании Дягилева, Бенуа, Фокина, Стравинского, Нижинского, он бы среди них растворился, и мы знали бы его как абсолютного музыкального героя и гения. Конечно, мне близка такая фигура художника, но сам я вырос в советской стране, и, несмотря на все жестокие перипетии того времени, советским людям есть, чем гордиться. И все это тоже отражено в музыке Животова.
Оба композитора начинали как авангардисты и должны были быть очень созвучны новому времени…
Сергей Кондрашев: В начале 20-х годов авангард приветствовался и шел на ура. А в конце 20-х, в 30-е годы один авангард стал этаким "правильным", идущим в ногу со временем, а другой — "споткнулся", навсегда… На определенных людей пошли доносы, что вот они пишут буржуазную музыку, музыку, которая вносит смятение и сомнение в неокрепшие умы нового советского человека. Достаточно было одного-двух таких писем, и прямой широкий и светлый путь творца превращался в узкую извилистую и скользкую тропку.
Сергей, фестиваль "Энергия открытий" — это сценическое воплощение многолетнего проекта радио "Орфей" "Возрождаем наследие русских композиторов". На ваш взгляд, зачем нужен этот проект и что он дает лично вам как музыканту и дирижеру?
Сергей Кондрашев: Прежде всего, это восстановление исторической справедливости по отношению к этим людям. Мы вернули слушателям музыку Николая Голованова, Леонида Половинкина, Александра Мосолова, Георгия Катуара, Владимира Дешевова, Алексея Животова, и этот процесс возвращения их самих и их творений из небытия доставляет немалое творческое удовлетворение. Как бы громко это ни прозвучало, но я вижу в таком процессе свою определенную миссию и, конечно же, возможность самореализации. Это привносит в работу и жизнь смысл — профессиональный, творческий, человеческий.
