Театр Вахтангова не часто обращается к наследию Александра Островского. Но этот случай — особый. Пьесу «Светит, да не греет» великий драматург написал в соавторстве с Николаем Соловьевым. Не слишком успешным при жизни, не очень-то охотно признаваемым тогдашними антрепренерами и публикой.
Однако режиссер спектакля Сергей Тонышев справедливо отмечает, что Соловьев просто предвосхитил свое время. И впрямь: пьеса «Светит, да не греет» напоминает скорее чеховскую драматургию с его амбивалентными героями, вроде бы вяло текущим действом, которое оканчивается неожиданно трагической развязкой. Да и в персонажах угадываются чеховские лица. Вот скучающая барынька, несостоявшаяся актриса, приезжает в родовое поместье, чтобы продать его: деньги очень нужны. И купит это имение в конце концов будущий Лопахин, здесь зажиточный крестьянин Денис Дерюгин. И «три пуда любви», как в «Чайке», здесь тоже есть…
Пожалуй, это одна из немногих пьес Островского, где социальные мотивы почти не звучат, все внимание — исследованию нежных чувств. И режиссер отчетливо подчеркивает это.
Вся декорация — в черно-белой гамме. Выразительная игра со светом и дымом создает какие-то удивительные пейзажи, за которыми угадываются и туманные рассветы над Волгой, и заросший сад (художник-постановщик Филипп Шейн, художник по свету Руслан Майоров).
По центру — шаткий помост с несколькими лесенками, по которым двигаются персонажи. Иногда — все разом, словно не замечая друг друга, не сталкиваясь, не пересекаясь. И это так понятно и тоже так по-чеховски: каждый обуреваем некой своей главной мыслью, главной болью, от которой не в силах избавиться.
Интересно, что Сергей Тонышев, хореограф по первому образованию, много лет занимался танцевальным спортом и даже достиг в этом деле заметных высот (призер чемпионатов мира и Европы, четырехкратный чемпион России). Он и спектакли свои ставит во многом как танцы. Так, сцены потасовки героев или любовного соития решены в спектакле прямо-таки с балетным изяществом. Но порой изобилие бессловесной беготни излишне затягивает действо.
Помещица Анна Ренева в исполнении Ирины Смирновой — откровенно жесткая и капризная стерва, для которой имеют значение только собственные хотелки. Она не задумываясь разрушит все, к чему прикоснется, будь то чужие переживания, планы, да хоть бы и сами жизни. Главное, чтобы ей, прекрасной, не было скучно. Кстати, о том, что Ренева неотразимо прекрасна, кажется, мнится только ей самой да еще Семену Залешину (Евгений Кравченко), ее бывшей первой влюбленности. Актриса всю свою партию ведет на одной и той же ноте, которая замечательно выстреливает в финале, но вызывает некоторое недоумение в начале: обволакивающей мягкой женственности, пленительной манкости, столь явной в пьесе, в спектакле этому образу не хватает.
Зато Евгений Кравченко абсолютно узнаваем и в своих запоздалых ухаживаниях, и в жестоких страданиях по упущенному счастью, по невозвратимости ушедшего, и в своих пьяных загулах, ревности, надрывных исповедях… Его вечно беременная жена Авдотья (Полина Бондарь) — почти карикатурна в ее хлопотливой домовитости и неумелых попытках образумить мужа. А в общем, оба они являют очень выразительный и точный пример будничного «семейного счастья». Не менее выразительна и семейная пара слуг (Александр Павлов и Ирина Калистратова) — наблюдать за их перепалками или неуклюжими потугами угодить барыне — отдельное удовольствие.
Очень сложная задача стояла перед Юрием Цокуровым, который играет Бориса Рабачева — простого хорошего человека, соблазненного Реневой ради пустой прихоти. Его изумление перед ее неожиданными выходками, его явная любовь к милой, чистой и пресной Оленьке Васильковой (Анна Чумак), его падение в омут страсти и безумие после прозрения — все эти стадии артист являет очень точно. Его финальный монолог — это трагедия прямо-таки шекспировской силы.
А что же Ренева? Примечательно, что авторы спектакля дополнили пьесу сценой, которой нет в оригинале. Услыхав о гибели Оленьки и Рабачева, Ренева повторяет вопрос, вроде бы адресованный самой себе: «Куда же мне теперь?». Так и хочется ответить — в ад. В свой персональный ад, где правят бал муки совести. И раздвинутый занавес с дымным горизонтом вроде бы намекает на это. А вот вдали являются и черти над котлом, в котором кипит на огне какое-то варево… Но чу! Это всего лишь рыбаки на берегу варят уху. И Ренева отлично вписывается в их круг, получая новую порцию комплиментов. Можно быть уверенным — все происшедшее она вскоре и вовсе забудет. Мало ли поломанных «игрушек» было и будет в ее жизни.
