«Лев Гурыч Синичкин, или Провинциальная дебютантка», сочинение Дмитрия Ленского — водевиль большой руки, требующий постановочного размаха. Таким он и получился у режиссера Алексея Дубровского.
Формально здесь речь идет о провинциальной труппе как о ристалище мелочных самолюбий. Но Ленский сам был актером императорского театра (между прочим, первым исполнителем роли Хлестакова), свидетелем театральных интриг своего времени и знатоком машинерии водевиля. Перенос действия в провинцию (которой в начале обоих актов поются иронические гимны) — старый сатирический прием, дающий возможность и намекнуть на общеизвестное, и не задеть самолюбий столичных и развесистых.
Расклад сил и ходы интриги в спектакле напоминают шахматную партию. Пешка-дебютантка Лиза Синичкина (Екатерина Гревцева) норовит пройти в ферзи, в английской и терминологии и в русском просторечии — в королевы. Но на театре королева бывает только одна — здесь это пожилая примадонна Раиса Сурмилова (Анастасия Дубровская). И так просто, за здорово живешь своей позиции она не уступит. Обе актрисы играют ровно то, что прописано: простодушное обаяние и разгневанную опытность.
Прочие тяжелые фигуры, то есть ладьи — сплошь народные артисты: директор театра Пустославский (Александр Клюквин), капризный меценат граф Зефиров (Валерий Афанасьев), актер-премьер Аполлон Напойкин (Александр Вершинин).
Их строй неожиданно пополняет трагик-неудачник Лев Синичкин (Виктор Низовой), который оказывается крупным мастером закулисной интриги. Хотя он всего лишь соблюдает правило: «Ладью ставь позади пешки — своей или неприятельской». Лев Гурыч редко прибегает к лобовой атаке и действует обыкновенно исподтишка. Хотя буквальный вес тоже имеет значение: герой Низового — матерый человечище с луженой глоткой армейского старшины.
В целом же корифеи Малого театра блюдут здесь снисходительную дистанцию по отношению к своим героям. Например, пародируя привычный наигрыш, столь свойственный актерам и в обыденной жизни.
К числу видных фигур принадлежит и гусарский офицер князь Ветренский (Андрей Чернышов), прилежный воздыхатель и Лизы-дебютантки, и Раисы-примадонны. Но в силу своей бесхитростности он играет скорее роль коня, то врывающегося в центр, то забытого на краю доски. Тут подходит старинное определение «мышиный жеребчик».
Есть здесь и рокировки, и жертвы, и ловушки. И взятия фигур: самые вредные герои то возносятся к небесам, то проваливаются под сцену. Особо должны быть отмечены движения масс — танцы, хоры и перестроения рядовых актеров и актрис, а также капельдинеров-гренадеров в ливреях и париках. Им тоже нетрудно подобрать аналоги: создание мощного пешечного центра, атака пешечного меньшинства и т. п.
Сценография Максима Обрезкова — это постоянные рекомбинации изнанки и лицевой стороны театральных декораций. С лица — рыцарские замки и романтические пейзажи, с исподу — решетка с холстинкой. Эти игры с закулисным подсознательным напоминают уже шахматные этюды.
Сценическая редакция Сергея Плотова очень вольно обращается с текстом Ленского. Впрочем, и сам этот знаменитый водевиль был изначально лишь перелицовкой на русский лад французского оригинала. Текст инсценировки насыщен сегодняшней лексикой («план А и план Б», «профессиональное выгорание»), набит цитатами из русской и всемирной драматургии. Директор Пустославский (в оригинале Пустославцев) и режиссер Сомов-Налимов (полновесно-статуарная роль Михаила Фоменко) явно пародируют Станиславского и Немировича-Данченко. А Вильям, слуга графа Зефирова (Александр Наумов) отвечает тут за все шекспировское наследие.
Еще одна составляющая — испанская экзотика, в диапазоне от едкости Козьмы Пруткова («Желание быть испанцем») до светлой грусти «Гренады» Светлова. В театре ставят душераздирающую пьесу из жизни матадоров и графинь. В ход идут темпераментные хабанеры и пасодобли. Когда же на сцену является тряпичный бык с ассирийской бородою, на ум приходит «Королевский жираф», театр самозванцев из «Гекльберри Финна». И мы понимаем, что имеем дело с капустником — одним из главных инструментов театрального самосознания.
Впрочем, это капустник грандиозный и академический, отчасти даже державный. Искусство постановщиков позволяет соблюсти равновесие, такт и меру. Музыка также опрятная и приятная (композитор Александр Чайковский), и одеяло на себя не перетягивает: ни одного хита, который занял бы голову надолго.
Если тут имеется мораль, она сформулирована в одном из вокальных нумеров. На театре для успеха мало таланта и усердия, нужна еще и удача. И чтобы оседлать ее, все средства хороши. И закулисные интриги, конечно же, затеваются от любви к искусству. Пафос общего дела выражают и монологи Льва Гурыча, и финал спектакля, где на сцену выходят все вплоть до гримеров и монтировщиков.
