Это была простенькая, на первый взгляд, история про счастливое возвращение блудного мужа в семью после рокового вояжа на юг по санаторной путевке. Как вы догадались, речь о пьесе Владимира Гуркина «Любовь и голуби», разлетевшейся на любимые цитаты-фразочки. Ее с успехом играли в «Современнике», а когда возникла музыкальная версия композитора Андрея Семенова, история обрела новую, еще более активную жизнь. Ее ставили в Московском театре оперетты, она стала хитом в Новосибирске, Омске, Барнауле, Иркутске, теперь у подъезда Свердловского театра музкомедии меня атакуют искатели лишних билетиков — все продано за месяц.
Ажиотажу не мешает даже наличие не сходящего с экранов фильма с Дорошиной, Гурченко, Юрским, Теняковой, Михайловым… Все знакомо до детали — а опять ощущение глотка свежего воздуха, и опять приникаешь к простенькой байке, как к чистейшему источнику.
Владимир Гуркин был актером Омской драмы. Урожденный сибиряк, он писал о том, что хорошо знает и что ему дорого. Вплоть до сибирско-уральских интонаций и подробностей деревенской жизни, в которую вторгаются приметы городской цивилизации, обретая самый курьезный вид. Он, как мало кто другой, владеет выразительным языком народного быта.
Но секрет не только в этом. Гуркин написал пьесу о том, что чаще всего не удается более искушенным драматургам, — о любви. О любви без объяснений, натуги и пафоса. О любви как способе существования, как воздухе жизни. Даже секс здесь не имеется в виду (как известно из истории вопроса, у нас секса нет) — он выведен как соблазн, когда дьявол попутал. Это любовь, делающая семью — семьей, родных — родными, жизнь — единственно возможной.
Спектакль Свердловской музкомедии пронизан ее силовыми линиями. Герои могут как угодно собачиться, но грозный окрик матери «Людк, а Людк!» ничего не значит: все знают слабости друг друга, их тоже любят, и все конфликты заканчиваются объятьями. Просто и естественно, как возвращение к родным пенатам.
Вся деревня здесь семья. Соседи представлены бодрым стариком Веслухиным и его женой Шурой, держащей мужа на коротком поводке. Веслухин, когда в подпитии (а в подпитии он всегда), — неисправимый фантазер, но фантазии воспринимаются всерьез, потому что чем черт не шутит! Разоблаченный, он спасается бегством по-пластунски.
Вероятно, в этой пьесе заложены какие-то жизненно важные витамины: сюжет немудреней не бывает, а какой пронзительный! Ну сгулял муженек налево, и покосились устои жизни; простить невозможно, не простить — тоже. Вот и вся история, а обаяние, а жизнь — в деталях. В интонациях, в тех самых фразочках — смешных, хотя в них бездна.
Музыка Андрея Семенова тоже без особых затей. Никакого симфонического развития, лейтмотивов и апофеозов нет. Есть простейшие музыкальные характеристики: знойное танго для разлучницы Раисы Захаровны, разгульные куплеты для морской косточки Веслухина, нечто мечтательное о красивой жизни для дочек Люды и Оли. Красивая жизнь — это джаз в районном баре, где пьют через соломинку. И вихлястые бармены все в белом. Про знойный юг, который свалился на голову Васи, здесь не мечтают — там опасно.
Эта сокрушительная наивность и пьесы, и музыки к ней делают спектакль родным до счастливых слез. Театр не подражает фильму, хотя есть знакомые интонации — любовные приношения великим предшественникам. Но играет свое, близкое — вот эту всепроникающую любовь ко всему родному.
Надюха — Татьяна Мокроусова — открытая душа, наивность чистого, не готового к коварству сознания. Она в своей безоглядной любви плывет, бесстрашно лавируя, как в штормовом море. В роли непутевого Василия неожиданный Евгений Елпашев — блестящий премьер театра, утонченно комичный в японском «Микадо», равно органичный и в «Бульваре Сансет», и в «Декабристах», и в «Боккаччо» — вдруг является сибиряк-сибиряком в широченных штанах 70-х так естественно, словно всегда в них ходил.
Образ деда Мити драматургом выписан с особым азартом, здесь каждое слово отсюда — и в вечность. Актеры этот азарт подхватывают — оба исполнителя роли Евгений Толстов и Александр Копылов мгновенно западают в душу. Каждый эпизод его вдохновенного вранья — счастливый миг актерского и зрительского счастья.
Ольга Балашова в роли Раисы Захаровны отошла от фильма дальше всех. Если Гурченко блистательно играла педантичную кадровичку, Балашова — женщину в пору последних надежд. Ее героиня понимает, что это последний шанс (предпоследний, как мы вскоре поймем из остроумного режиссерского сюрприза) и своего ни за что не упустит. Она симпатична, ее судьба понятна, ее жалко. Обе актрисы досконально разработали пластику своих героинь, обе бесконечно хороши. Эта Раиса мне даже показалась по-человечески интереснее, беззащитнее, глубже, ей сочувствуешь: «Все одна да одна. Тоже жизнь не сахар»…
Спектакль поставлен Дарьей Аксеновой, фактически дебютанткой в «полном метре». Это человек разносторонне одаренный — ей принадлежат переводы текстов к мюзиклу Уэббера «Бульвар Сансет», поставленному в Баку, она соавтор текстов к русской версии мюзикла «Одолжите тенора». Теперь она выступила в качестве режиссера, сразу заявив о себе как мастер, чутко понимающий природу жанра. Иные танцевальные сцены в спектакле своей энергетикой заставляют вспомнить лучшие эпизоды классических «сельских» мюзиклов типа «Семи невест для семи братьев» (хореография Василия Черненкова). При лаконичной, но образной сценографии Евгении Швец создан мир просторный, наивно лучезарный и добродушный, где даже разлучница коварная, обреченная на одиночество Раиса обязательно найдет свое счастье.
Это актерский спектакль. В знаменитом екатеринбургском театре, при всей условности его жанровой палитры, умеют не только петь и танцевать — умеют жить на сцене естественно и достоверно, ни на миг не теряя чувства юмора. Возникает мир забавный и трогательный, во всех деталях узнаваемый, где зал и сцена, как говорили в старой кинокомедии, сливаются в волшебном экстазе.
