С Андреем Максимовым мы знакомы много лет. Вместе работали в «Комсомольской правде». И потом, когда наши профессиональные дорожки разошлись, мы не теряли внимания друг к другу, продолжали встречаться и разговаривать откровенно. Мы всегда были на «ты» и при этом всегда уважительно и внимательно относились к тому, чем каждый из нас занимается. Хочу, чтобы привычная нам интонация сохранилась и в этой беседе.
— Андрей, что случилось? Почему популярный телеведущий, известный театральный критик, драматург вдруг увлекся педагогикой? Да не просто педагогикой, а практикой известнейших в мире педагогов — Корчака, Песталоцци, Монтессори. Сейчас я просто перечислил названия твоих книг, вышедших в «Молодой гвардии». Почему ты их написал?
— Как ты знаешь, у меня два любимых дела в жизни: телевидение и театр. Я всегда хотел жить так, чтобы у меня были телепередача, которую я веду, и театр, с которым я работаю. И вот, когда я это получил, выяснилось, что у меня еще остается свободное время для преподавания. Я стал постигать еще одну профессию — преподавателя, учителя. Но именно эта профессия предполагает наличие учеников. Я познакомился с достаточно большим количеством учеников и постепенно стал понимать их. А понимание пробудило во мне чувство искренней жалости к ученикам и к детям вообще. Я понял, что когда у одного из родителей возникают проблемы в отношениях с детьми — им некуда пойти. Когда у вас что-то болит, вы идете в больницу. А когда у тебя проблемы с ребенком — пойти некуда.
— Погоди. А как насчет того, чтобы пойти в школу и поговорить с учителями?
— Идти в современную школу и говорить там о твоих проблемах с ребенком в типичном случае бессмысленно. Когда я стал заниматься этой темой, то обнаружил реальный дефицит книг, обращенных к родителям. Например, совершенно не было никаких книг, обращенных к отцам. В знаменитой книге Спока отцам посвящено всего три страницы. Постепенно я осознал, что этот вакуум надо заполнить. Так я стал писать книжки для родителей. Моим подспорьем было то обстоятельство, что у меня подрастал собственный сын. Я стал искать, с кем посоветоваться, то есть чьи книги почитать. Ну и постепенно понял, что в мире было всего пять-шесть великих педагогов. Я стал осваивать их опыт и пришел к убеждению, что это настоящая золотая жила.
— Хорошо. Тогда давай так: я спрошу тебя о каждом из трех великих педагогов, про которых ты написал книги. Вот Януш Корчак, чем он тебя поразил, какие уроки можно извлечь из его жизни?
— Корчак без преувеличения великий человек. Он, кстати, еще и замечательный писатель. А по отношению к ребенку он еще и революционер.
— Прям-таки революционер?
— Именно так. Он провозгласил, что ребенок — это человек. И как таковой он не готовится жить, а уже живет. И смерть может настигнуть его не только в старости, но в любой момент, как и любого взрослого. Корчак потребовал, чтобы ребенку дали возможность не готовиться к жизни, а жить здесь, сейчас и полноценно. На этом открытии строилась потом вся педагогика Монтессори. И это одно из моих первых потрясений. Знаешь, Корчак очень не любил взрослых за то, что они создали ужасный мир, в котором вынуждены расти дети. Для Корчака приход к детям — это уход от взрослости. Он пошел с детьми, со своими учениками, в фашистскую газовую камеру. Он пошел с ними умирать, хотя мог избежать казни. Мало кто знает, что вместе с Корчаком пошли в газовую камеру все учителя его школы — таких он набрал педагогов.
Когда я говорю, что детей категорически нельзя бить, мне отвечают: «Вот меня били, а я теперь начальник цеха. Значит, правильно били»
— Да, это поступок не только великого педагога, но и великого человека. Ну, а Песталоцци?
— Это абсолютный гений. Главное открытие Песталоцци — это принцип природосоответствия.
— Как это понимать?
— Если бы во всех школах мира следовали бы этому принципу — мы жили бы в другом мире. Сначала, — говорит он, — ребенка надо изучить и понять. И понятое развивать в нем. Не иначе. На остальное не обращать внимания. Вот когда мы требуем от ребенка отличных знаний русского языка и математики одновременно — мы поступаем безграмотно, ибо наше требование противоречит природе человека. Не надо, чтобы ребенок учил все. Самое главное, чтобы ребенок нашел свое. Призвание. И еще один важнейший принцип Песталоцци: опыт не передается, опыт надо получить самому. Если у ребенка несчастная любовь — надо стоять рядом, сочувствовать и говорить: «Ну, бывает и так, к сожалению…». Зато это опыт лично приобретенный, а не услышанный от родителей или от друзей. Видишь ли, мы до сих пор не понимаем, что педагогика — это наука. Что означает: есть законы, которые уже открыты и доступны.
— Например…
— Когда я говорю, что детей категорически нельзя бить, мне отвечают: «Вот меня били, а я теперь начальник цеха. Значит, правильно били».
— А если не начальник цеха, стало быть, не добили до начальника цеха? Есть над чем подумать… Ну, хорошо, а что касается Монтессори?
— Про нее писать было наиболее трудно.
— Почему?
— Понимаешь, она всегда производила впечатление человека, у которого нет никаких проблем. Ну, например, когда она приезжала куда-нибудь читать лекцию, то, как правило, после лекции ей предлагали создать свою школу в том городе или поселке, где она свою лекцию читала. Когда началась Вторая мировая война, она уехала в Индию и там плодотворно и успешно продолжала заниматься педагогикой. У нее была всего одна, к тому же несчастная, любовь, подарившая ей сына. Она понимала про детей то, что не понимал никто. Она, например, утверждала, что дети обожают порядок…
— Стоп! А как же вечный беспорядок в комнате?!
— Это протест.
— Против чего?!
— Против чего-то. Вполне возможно, ребенок протестует так против того, что ему не дают быть самим собой. Во всяком случае, это единственный педагог, чьи открытия удалось монетизировать. Ее система работает. И у нас в стране есть школы Монтессори. Эти школы действуют по очень простому принципу: нужно то, что интересно ребенку. Не то, что интересно взрослым, а то, что интересно детям. Между прочим, первое, что она сделала — прикрутила ручки на дверях ниже, чтобы дети смогли нормально открывать двери. Она опустила подоконники ниже, чтобы дети могли видеть в окнах то же, что видят взрослые. Вот ты думал когда-нибудь, что мы с тобой живем в мире голов, а наши маленькие дети существуют в мире наших задниц (прошу прощения). Встань на четвереньки, походи так по квартире, и ты узнаешь, как видит мир твой ребенок. Ты можешь один, без посторонней помощи поехать в лифте, потому что легко дотянешься до любой кнопки… Словом, в конце концов я понял, что педагогика занимается не детьми, она занимается людьми. У Сергея Михалкова есть популярная формула: «Сегодня дети, завтра — народ». Но дети наши и сегодня народ. Они уже живут и весьма тяжелой жизнью.
— Андрей, этот твой благоприобретенный педагогический опыт как-то изменил твои отношения с сыном?
— Нет. Понимаешь, педагогические открытия, о которых я прочитал, так понравились мне, потому что я и раньше жил в соответствии с ними, просто не мог это внятно сформулировать, как это сделали великие. Я ничего не открыл для себя такого, что кардинально поменяло бы мою жизнь. Все мои открытия подтверждали правильность моих догадок о том, как надо вести себя с сыном. Я, например, никогда не заставлял ребенка наводить порядок в его комнате. У него там всегда был беспорядок. До прихода первой девушки. Перед ее приходом все в его комнате встало на свои места, как по волшебству. Комната ребенка — это его мир и его порядок. Рушить его нельзя.
— Назови три типичных ошибки взрослых в общении с детьми. Исходя из того, что ты узнал.
— Ошибка одна. Взрослый не видит в ребенке полноценного человека.
— А наиболее типичная ошибка в отношениях ребенка и школы?
— Оценка. Это то, что унижает человека. По оценкам никогда нельзя судить о ребенке. Оценки — это то, что мы не взяли во взрослую жизнь. В школе ребенок приучается все оценивать, в том числе и родителей. Когда я учу студентов, я, как правило, собираю у ребят зачетки и всем ставлю пятерки. Говорю им: для тех, кому важна оценка, — вы ее получили, можете не ходить на лекции. Ходили все.
— Представь себе, что ты только на один день становишься министром просвещения. Что бы ты сделал в первую очередь?
— Написал бы заявление об увольнении по собственному желанию. Каждый должен заниматься своим делом. Конечно, при этом важно понимать, что это дело — твое призвание.
