Бывают числа, несовместные с логикой реальности. Константин Райкин — виртуоз сценической пластики, взрывной темперамент, неистребимая воля к активной творческой жизни, «человек с тысячью лиц», фактически создатель и душа своего вечно молодого театра — вот этот сгусток жизненной энергии, этот ядерный реактор нашей театральной жизни отмечает 75-летие!
Он сын своего папы. Трюизм обретает новый смысл, если вспомнить, что папа был гений. Аркадий Райкин, любимейший артист-сатирик советской эпохи, человек театра до полного самозабвения, это качество передал сыну. Сын был рожден для театра, идеально для него приспособлен. Гибкий, сильный, спортивный, с выразительным лицом и совершенной пластикой — на сцене он не знал никаких уз, включая узы земного притяжения. Он владел искусством эксцентриады, и его первые большие роли в театре «Современник» свидетельствовали: молодой актер может все.
В поставленном Георгием Товстоноговым «Балалайкине и К°» по Салтыкову-Щедрину он вдохновенно играл сразу весь человеческий сброд: тут и лакеи, и полицейские держиморды, и лжесвидетели, и в конце концов сам Балалайкин. «Двенадцатую ночь» Шекспира кто только ни играл феноменально и неповторимо, но сэр Эндрю Эгьючик Константина Райкина впечатался в вечность: зал от хохота и приступов умиления лез под кресла. Спектакль, к счастью, сохранился на пленке — посмотрите и убедитесь!
Он играл роли иронические (Епиходов в «Вишневом саде»), характерные (почти эпизодический «очкарик» в пьесе Шукшина «А поутру они проснулись») и лирические (Валентин в пьесе Рощина «Валентин и Валентина»). Он мог быть Сирано де Бержераком и самим Гамлетом, шокировавшим отдельных современников непосредственностью поведения и реакций (в памяти застрял сенсационный газетный заголовок «Гамлет нюхает носки»). Он абсолютно музыкален — воплощенной музыкой была сама его пластика, его сценический метод, и я не помню лучшего брехтовского Мэкки-Ножа, чем тот, которого прожил, врезавшись в вечность, Райкин младший. И он стал неповторимой Соланж в «Служанках» Виктюка, получив на фестивале БИТЕФ за эту роль приз «За виртуозность актерской игры».
Ему подвластны все оттенки трагедии, но не той «высокой», где нужно подвывать, а какой-то близкой, сиюминутной, «домашней»: режущей душу («Король Лир») или зловещей («Ричард III»). И он кожей чувствует сюр нашей общей жизни — в полной сюрреалистических метафор импровизации Бутусова «Р» по мотивам Гоголя он сыграл, конечно, совершенно необычного Хлестакова.
С кино ему повезло меньше: как раз наступала пора бытоподобия, когда спрос на актеров ярких и театрально выразительных заметно упал. Поэтому снимался в основном в телефильмах, где еще ценили театральность («Много шума из ничего», «Остров погибших кораблей»), главная роль в провидческой сказке Евгения Шварца «Тень» в фильме Михаила Козакова. И, конечно, герой комедии дель арте «Слуга двух господ» («Труффальдино из Бергамо»), где он витийствовал вместе с Натальей Гундаревой. Этого немногого оказалось достаточно, чтобы Константина Райкина узнали и полюбили миллионы.
Его театр «Сатирикон», словно по заказу, постоянно живет вне зоны комфорта. В Москве ему дали совсем не приспособленное здание кинотеатра и вместо того, чтобы построить приспособленное, стали возводить рядом новый кинотеатр. «Сатирикон» постоянно в режиме кочевой труппы, постоянно на чемоданах и колесах. Возможно, и по делу: живое искусство почему-то чаще рождается на ухабах и рытвинах.
Театр, по Райкину, — это команда увлеченных общим делом людей. При этом сам Константин Райкин живет в вечном, хотя и очень куртуазном споре с Немировичем-Данченко, утверждавшим, что срок жизни любого театра 10-12 лет. Лекарство от старческого застоя и умирания, считает Райкин, — постоянное обновление: при том, что у него играют выдающиеся мастера, средний возраст труппы многие годы колеблется возле тридцати. Это в большинстве его ученики: его преподавательский труд, в ходе которого он не прекращает учиться сам, по-настоящему будет оценен потомками.
А его главным учителем в искусстве и в жизни был все тот же гениальный папа — Аркадий Райкин. Он передал ему те человеческие качества, без которых нет актерского мастерства. «Среди комиков масса людей веселых, — рассказывал Константин Аркадьевич в нашей беседе. — Я к ним не очень хорошо отношусь: люблю людей с чувством юмора, но необходимость шутить на каждом квадратном сантиметре жизни мне непонятна. Папа не был таким и на сцене. Даже в самых смешных миниатюрах всегда был лиризм — для меня отец очень поэтичный артист. За смешными монстрами виделась фигура доброго и вдохновенного человека. И спектакли вызывали не только хохот, там были вторые и третьи планы. После них хотелось жить — такой там заложен колоссальный позитивный заряд. Это в нем самом было! Хотя человеку умному и глубокому оптимизм всегда дается нелегко. Папа был оптимист, но оптимист невеселый».
В актерском искусстве это самое редкое и ценное: когда рядом с воплощенным на сцене образом ты постоянно ощущаешь личность, позицию, «люблю и ненавижу» самого актера. Человека без костей и кожи, но с несгибаемым темпераментом, который магически передается и нам в зале. Прав Райкин, сказав однажды: театр — это спасение.
