Канадца Дэвида Кроненберга считают отцом мирового боди-хоррора — кино, где жестоко экспериментируют с человеческим телом, где кожа покрывается волдырями и лопается. Но, если от фантазмов Жюлии Дюкорно или Корали Фаржа вернуться к его «Мухе» или «Автокатастрофе», станет очевидно, что это были интеллектуальные экзерсисы, изысканные метафоры уровня Кафки в литературе или, в живописи, Дали.
Поэтому, невзирая на быстротекущее время и постигший мастера солидный возраст, от него почтительно ждут новых прозрений. Показанный в Каннах и теперь вышедший на наши экраны конспирологический триллер «Саван» многим принес разочарование: мастер остается мастером, но он стал тяжеловесен, неповоротлив и демонстрирует заметно спутанное сознание.
Фильм — режиссер это не скрывает — инспирирован личной трагедией: умерла любимая жена, с которой он провел больше сорока лет и, по его признанию, готов был впрыгнуть к ней в гроб, чтобы остаться вместе. В фильме герой так и делает: остается с усопшей, попытавшись соединить миры живых и мертвых при помощи современных технологий. Карш (Венсан Кассель с прической под Кроненберга) — создатель hi-tech кладбищ, где тела захоронены в металлических саванах с электронными датчиками, и видеоинформация о происходящем в гробах подается наверх на мониторы. Разработана и специальная программа, позволяющая родственникам следить за медленным разложением любимых тел на своих смартфонах. Удовольствие сомнительное даже при неистовой любви, но горе — вещь сугубо индивидуальная, отнесемся к нему с уважением.
Жена героя Бекка умерла от рака, и Карша мучают сновидения: Бекка является ему неизменно обнаженной с обезображенным хирургами телом: без одной груди и с половиной одной руки. Ее кости хрупки, и в момент осторожного секса с грохотом разлетается бедро — сексуальные сцены картины тоже разъедены прижизненным тлением. В какой-то мере восставшую из гроба жену олицетворяет и ее сестра-близняшка Терри, их абсолютное сходство — источник мощного сексуального возбуждения и для нее, и для изголодавшегося Карша. И Бекку, и Терри с электризующей отвагой играет Дайан Крюгер.
Терри бросила своего мужа — близкого друга героя компьютерного гения Мори, который работает то ли на друга Карша, то ли на его недругов-хакеров, учинивших на его кладбище варварский разгром. По ходу интриги выяснится, что и усопшая Бекка не была верна герою — она успешно спала с ее онкологом с аппетитным именем Эклер, который ею манипулировал. В сюжете будут замешены также китайские спецслужбы и русские хакеры — разобраться во всей этой конспирологии, судя по фильму, было нелегко даже самому Кроненбергу, и он бросает намертво перепутанную фабулу на полдороге, удовлетворившись меланхолическим моментальным снимком беспредельной человеческой растерянности.
Канадский мастер во всех своих картинах исследовал ресурсы человеческого тела, помещая его в самые невероятные ситуации и подвергая изощренной вивисекции. Но это было живое, теплое, эротичное тело, хотя и там секс уже был неотрывно связан с идеей смерти. Теперь он вступил в область загробья — тления, распада и болезненного наслаждения процессом гниения. Заинтересовался самыми причудливыми практиками погребения, внеся свою фантазийную лепту атеиста и предложив свою версию загробного «рая». Во всем этом тоже можно увидеть метафору современного прозрачного мира, где от наблюдения невозможно скрыться уже и в могиле. Отдельная роль отведена искусственному интеллекту — он предстает на мониторе в виде сексуальной аватарки Ханни, иногда обращающейся в пушистую коалу. Причем трагизм ситуации в том, что верить в этом фильме нельзя решительно никому: здесь даже ИИ включен в многоэтажную интригу и опасен для человека с его хрупкой психикой.
Бредовость видений фильма достигает апогея в момент, когда Карш, рассматривая в высоком разрешении череп погребенной жены, обнаружит на костях странные наросты, которые потом окажутся шпионскими датчиками, похищающими информацию. Рассказывая об этом, я не опасаюсь спойлеров — вся эта картина целиком состоит из многословных диалогов, последовательно запутывающих интригу до полной ее непостижимости.
Фильмы Кроненберга всегда имели своих ярых поклонников и столь же убежденных противников. На пороге своего 82-летия он создал свой самый противоречивый, явно недодуманный по драматургии, но глубоко интимный фильм, где впускает нас в потемки искаженного болью внутреннего мира. Возможно, это для автора род сублимации, психотерапии, хотя он сам это энергично отрицает. Возможно, попытка по праву художника воплотить свои переживания в экранные фантазии, дать выход кошмарным видениям, возникающим в спутанном сознании сраженного горем человека.
Но каждую минуту этого неумолчно говорливого фильма чувствуется бессилие автора со всем этим выпущенным наружу хаосом совладать.
